Валентина Сурнина
В ожидании капитана Грэя
Мы ждем чего-то и кого-то,
Всю жизнь мы ждем, и ждем, и ждем…
От понедельника к субботе…
А нам ведь кажется – живем.
Неизвестный автор
Как журналист, я встречалась с сотнями (а может, тысячами) людей различного статуса, возраста, положения в обществе, пола. И всегда меня интересовал вопрос их личной жизни, встреча с любовью.
Некоторые отвечали на этот вопрос односложно, не пуская постороннего в свою жизнь, кое-кто наоборот, с радостью переносился в то время, когда он был молод и любим…
Но меня поражало количество не сложившихся судеб, одиноких сердец, не встреченных половинок… Они и теперь, пребывая в состоянии осени жизни, не перестают ждать ту заветную встречу, ту искреннюю душу, ту половинку, которая предназначена Небом с приходом в этот мир. Ждут и надеются…
У некоторых-таки происходит желанная встреча с Мечтой. Но в процессе реализации вмешиваются обстоятельства, и человек теряет ее, не пытается преодолеть препятствия на пути к счастью, идет по обходной, легкой дорожке, поддается молве или оказывается в плену своих амбиций и гордыни…
А потом, спустя годы, испытав удары судьбы и ошвартовавшись в бухте под названием Одиночество, человек возвращается к ней, утраченной Мечте. Оставшейся где-то там, на пройденных жизненных дорогах. И тогда начинаются поиски ее, запоздалые встречи. Но над ними уже висит бигборд с надписью по диагонали: «Поздно…». Помните эту историю Любви, показанную в передаче «Жди меня» про итальянца Луиджи и украинку Мокрину?.. И бронзовый памятник в Киеве?
Летят листки календаря, как жесткие снежинки. Как багряно-медные листья каштана. Как прозрачно-белые лепестки цветущей вишни. Как солнечные рассветы и закаты… А седые «мальчики» ждут свою Королеву – нежную и заботливую, любящую и щедрую на тепло.
О «девочках» – отдельный разговор. Потому что среди тех, кто выбрал непростой (и почти безнадежный!) путь поиска и ожидания Встречи, – я сама.
Может, мы не те сказки читали в детстве?.. Может, у нашей мечты была высокая планка, а тот, кого мы ждали, был подобен звезде: она есть, ее видишь каждый вечер, но достать, прикоснуться рукой, прижать к себе нельзя.
Все началось у меня с того лета, когда нам, отличникам учебы из всех школ области, подарили поездку в Москву. Все произвело впечатление на меня, провинциальную школьницу: и Мавзолей, и музеи, и храм Василия Блаженного. Но в душу запал и остался в ней навсегда день, когда мы посетили дворец графа Шереметьева в Останкино. Необычная история отношений графа Николая Петровича с крепостной актрисой Парашей Жемчуговой, парадный зал с паркетными полами и хрустальной люстрой, где некогда устраивались балы! Я закрыла глаза и, как наяву представила себя в длинном платье из тяжелого черного шелка с декольте… Оркестр играет вальс, и ко мне через весь сверкающий огнями зал идет Он. И мы летим в вихре мелодии, не чувствуя под ногами скользкого паркета. И моя рука на его плече, и глаза – близко-близко. И ощущение счастья…, которое будет вечным!..
Я сохранила его навсегда… Помню и сегодня…
В ранней юности я посмотрела удивительный фильм по повести Александра Грина «Алые паруса». Помните? В одном рыбацком поселке у самого синего моря жил моряк, один воспитывающий дочь Ассоль. Он не мог ходить в море – не с кем было оставлять девочку. И моряк стал мастерить игрушки, а Ассоль носила их в город продавать.
Однажды среди игрушек она увидела крохотный кораблик с алыми парусами. Девочка подошла к ручью и пустила кораблик в поток. Его быстро унесло течение, Ассоль побежала за ним вдоль ручья и встретила незнакомца, держащего в руках ее яхту. Это был старый сказочник Эгль. Он протянул в ладонях кораблик со словами: «Когда ты вырастешь, к тебе под парусами цвета утренней зари приплывет Принц и увезет в прекрасную страну счастья».
Ну, а дальше вы помните: в зажиточной семье рос мальчик Артур Грэй, который мечтал стать капитаном. Он выучился на морехода, приобрел шхуну и отправился в плавание.
Как-то корабль бросил якорь вблизи того поселка, где жила Ассоль с отцом. Прогуливаясь берегом, Грэй увидел спящую под скалой девушку. Она ему понравилась, и юноша, сняв с мизинца перстень, одел ей на палец.
Капитан пошел в поселок и спросил о той, которая запала в сердце. «Да это мечтательница, полоумная: ждет Принца и корабль под алыми парусами!», – ответили ему в трактире.
И Артур Грэй, отважный капитан, человек с романтической душой и смелым сердцем, покупает шелк алого цвета, просит свой экипаж пошить из него паруса и с рассветом… Ассоль пришла рано утром к рыбакам за рыбой. И вдруг… глазам не поверила: из-за черты горизонта шел по волнам белый корабль. А его паруса, наполненные ветром, горели на солнце алым пламенем!
От шхуны отделилась шлюпка и пошла к берегу. Ассоль, завороженная, стояла по колено в прохладной морской воде, когда к ней подошла лодка. Капитан Грэй пригласил девушку на корабль, взял на руки и донес до лодки.
А вечером на борту шхуны «Секрет» в честь обворожительной и застенчивой гостьи моряки открыли бочку со столетним вином.
Экипаж, утомленный вином и работой, спал. Не спали только Артур Грэй, Ассоль, да старый музыкант, который тихо играл на виолончели щемящие мелодии.
Вот, пожалуй, и все.
Но тут-то и началось действие «яда» под названием «поиск капитана Грэя»!
…Даже уже и не припомню, как завязались отношения. Славка учился в девятом, а я в седьмом. Он играл в школьном оркестре, а для нас, девчонок, музыканты были героями. Это от них зависело, будут ли танцы на школьном вечере, а летом – на танцплощадке в старом парке.
На новогоднем карнавале я была Анной Карениной. В длинном темно-синем платье, маленькой шляпке с вуалью. В перерыве, когда вместо оркестра играл на пианино Генка Полянский, Слава пригласил меня на вальс. Он был немногословен, комплименты говорить тогда было не модно!
Высокий, стройный, кареглазый мальчишка с копной темных волос чем-то зацепил меня. Я часто думала о нем, не переменах старалась как бы случайно проходить мимо его класса. На вечерах ждала, чтобы он пригласил на танец. Что еще?.. Не припомню. Забегая вперед, расскажу, как через 50 лет после окончания школы мы собрались в городке нашей юности. Многие «мальчики» вспоминали, как были безответно влюблены в меня, объяснялись, писали записки. Но я хранила постоянство, ждала его, Славу Валайко. Все удивлялись: что я такого нашла в нем? Я сама не могу ответить даже сейчас!
Помню, как августовским вечером Славик предложил провести меня домой после танцев. Мы дошли до моей калитки, молча постояли, а потом пошли вдоль улицы, шагнули в темноту, где кончается асфальт и фонари. Он привлек меня к себе, прикоснулся сжатыми губами к моим… (Теперь целуются не так!).
После школы Слава поступил в Горный институт в Днепропетровске. Пришлет, бывало, письмо, я радуюсь до беспамятства. Напишу подробный ответ: о школьных делах, о соревнованиях по гимнастике, о походах. А он найдет какую-нибудь зацепку, и мы поссоримся. Когда приезжал на каникулы, мы чаще всего не встречались, находились в состоянии конфликта на ровном месте.
Я училась в другом городе в институте, где соотношение девочек и мальчиков приблизительно 1:10. Но я боялась отвечать поклонникам «да», потому что ждала: а вдруг он позовет, а я занята!
Весть о его женитьбе и рождении дочери приняла как удар в спину, предательство.
«Все мы в этой жизни попутчики. Кому-то суждено идти вместе всю дорогу, а кому-то только до развилки…». Наши дороги разошлись. Хоть был еще один шанс. Я с новорожденной дочерью приехала в наш городок к матери. И встретила Станислава, который проводил здесь отпуск с супругой и дочерью. Договорились о встрече. «Давай начнем все сначала», – предложил он неожиданно. «Но теперь нас шестеро…» – ответила я. А когда через несколько лет мой семейный корабль потерпел крушение, я написала ему письмо и прилетела в Минск.
Вечером встретились в ресторане загородного мотеля, где я остановилась. Я рассказала о курсах иностранных языков, где я совершенствовала свой немецкий, о научной работе, о своем любимом городе. Он молча держал мою руку в своей и смотрел на меня с таким обожанием, за которое раньше я бы отдала полжизни.
Утром я улетела, не прощаясь. И послала нелепое письмо, о котором жалею и сегодня. «Я искала тебя в нашем повзрослевшем детстве, затерявшейся юности, на скамейке старого парка, среди своих институтских сверстников, я говорила о тебе со своим дневником... Я шла к тебе долго-долго. Через комплексы и отчаяние детской души, через не сложившееся замужество – к этому сказочно заиненному вечеру. Но тебя не нашла! Ты остался там, в моем провинциальном городке, в вихре вальса, в бесконечных ожиданиях и коротких мигах свиданий… Там ты был моим Принцем. Недосягаемо гордым. Сильным. Уверенным в себе. Сказка закончилась задолго до счастливого финала. Розовые облака рассеялись».
Очень скоро я пожалела о том, что послала такое жесткое письмо. Зачем? Можно было просто уйти, раствориться в небе, как след от самолета. «Не встречайтесь с первою любовью…».
Я посылала запросы в адресное бюро города, в котором он жил. Получала ответы, но так и не нашла в себе смелости вложить в конверт листочек с несколькими словами: «Прости за ненужную правду. За похороны первой любви…».
Жизнь продолжалась. Но нет-нет, да и защемит где-то в груди чувство вины, которое хочется искупить покаянием.
Потом наступили другие времена, когда люди перестали писать письма, и я через знакомых пыталась узнать телефон Станислава. Не получалось.
Осенью прошлого года моя коллега повезла в Минск на консультацию к специалисту свою дочь. Я ей дала поручение – найти человека.
Междугородний телефон не отвечал. Позвонила подруга моей дочери, которая живет в Минске. Ей ответила внучка моего героя. «Дедушка ушел из жизни восемь лет назад». Не успела…
А капитана Грэя – надежного, мужественного, мудрого, способного понять и защитить и никогда не предать – ждала не только я!
В 1979 году, как будто для нас, Владимир Меньшов снял прекрасный фильм «Москва слезам не верит». И мы, 30-, 40-, 50-летние женщины, встретились с ним в образе героя Алексея Баталова.
Я на несколько часов реально почувствовала себя Катей Тихомировой, поверившей, что ТАКОЕ бывает! «Как долго я тебя ждала», – скажет она ему. А он, Гоша, не совсем понял, почему долго? Всего семь дней! Разве мог он знать, что его, искреннего и настоящего капитана шхуны «Секрет» она, Катя, как Ассоль, как и я, ждала столько лет?! И принимала за Грэя случайных знакомых, поклонников, мужчин в маске. Образ исчезал, оставляя горечь в душе, отчаяние и остроту одиночества. Помните, у Эдуарда Асадова есть такие строки:
Как много тех, с кем можно лечь в постель,
Как мало тех, с кем хочется проснуться…
Перебирая на полке старые записные книжки, взяла в руки школьную тетрадь с пожелтевшими страницами, исписанную моим почерком. Сколько же там безнадеги в каждом слове! Кажется, от них должна была воспламениться бумага…
«Вы знаете, что такое отель Танатос? Это символ крушения надежд, ожиданий, светлой формулы «Все еще впереди!». В суете воскресного дня меня вдруг пронзила мысль: «А вдруг Он меня не найдет!». И мне стало страшно и холодно. И все потеряло смысл.
…В моих руках столько тепла, в сердце такой запас потенциальной любви… Но, я боюсь, вдруг это окажется совершенно ненужным…».
Нельзя сказать, что он, Артур Грэй, исчезал надолго. Иногда он встречался. Говорил слова, производил впечатление, обещал: «Я тебя никому не отдам»…
Величайшая в мире ложь! Пустые слова! Вскоре снимал маску и отпускал… Отдавал… Предавал…
Отчаявшись от потерь и несовпадений, я сама ушла за тридевять морей, к южному материку. Где-то там, на самом дне души жила крохотная надежда: вот здесь, среди айсбергов и антарктических метелей, вдали от суеты и мелочных обид реальнее всего найти его. Я, коммуникабельная и открытая, не вписалась в необычный коллектив замкнутого пространства, не приняла законы морского устава.
В один из беспросветных дней на помощь пришел Олег, обитатель верхних палуб и капитанского мостика. Мы сидели в его кабинете, вели неспешную беседу, он удивлял эрудицией, своими работами – фотографиями полярных пейзажей, отважных моряков-китобоев, редкими кадрами подсмотренных сюжетов. Мне захотелось рассказать свою душу. Он понял. После этого хотелось жить! Однообразный труд официантки рабочей столовой уже не казался таким изнуряющим и невыносимым. Я знала, что все выдержу, потому что есть он!
– Ты не знаешь себе цену! – сказал как-то Олег при встрече.
– Где ты жила? В каком обществе? В тебе столько искренности и детской непосредственности! Я тебя никому не отдам…
Я поверила! Однажды ночью я проснулась от яркого света, ударившего в глаза из открытой в коридор двери каюты. Олег подошел ко второй полке, где я спала в духоте крохотной, 1,5 х 2 метра каюте.
– Ты спишь? – спросил с удивлением. – А мне позвонили и сказали, что ты проводишь время с главным механиком.
Как выяснилось, обо мне много такого говорили на китобазе, по-видимому, я со своей непосредственностью и моралью многих не устраивала.
А через время Олег сказал: «Нам не нужно встречаться… С кем ты там дружишь, что о тебе столько сплетен плетут!». И все.
Я написала стих и положила ему на письменный стол, когда его не было в каюте (на флоте не принято, уходя, закрывать на замок дверь каюты на случай форс-мажора).
Ты говоришь: «Не надо встреч, давай прощаться.
Забудь вчерашние слова, пора расстаться»…
А если ты, как свет в окне, как жизнь и сказка?
Как первый снег, как ключ в песках, прожженных насквозь?
……………………………………………….
… И если надо, чтоб ушла, я дверь закрою,
Сгорю свечой. Но как же ты? Как ты с собою?..
Перекрыли кислород… Выбили табуретку из-под ног… Отобрали солнце. Я не знала, чем выживать. Один раз, стоя у борта китобазы в шторм, готова была перешагнуть и исчезнуть в пучине кипящего океана.
Удержала мысль о дочери, оставшейся там, на далеком берегу ждать. У нее, кроме меня, никого не было… А мой парус снова ушел за горизонт…
…Сошла на берег. Поделила свою жизнь надвое: до и после Антарктики. А потом погрузилась с головой в работу, которая стала для меня всем. Для грусти, сомнений, переживаний по поводу одиночества не оставалось времени.
Приходишь домой, варишь кофе, садишься в кресло, а вокруг – тишина. И каждая из нас сама выбирает, что это – одиночество или свобода?..
Были, конечно, предложения. Но уже не хотелось экспериментировать: может, душа испепелилась в ожидании благородного, искреннего, способного достать звезду.
А мне звезду и не нужно! Просто не с кем Новый год встречать. И день рождения.
Дочь зарегистрировала меня в соцсетях, в том числе на «Одноклассниках». Одноклассников я там не встретила, но однажды появился один человек под псевдонимом Поручик Ржевский. Мужественный профиль, искрящийся взгляд карих глаз, открытая улыбка. Он сорил шутками, раздавал подружкам – «ягодкам» щедрые комплименты в стихах, дарил открытки с букетами, острил на грани допустимого.
Я в его форуме не принимала участия, просто наблюдала со стороны, завидовала неистощимому оптимизму и морю позитива, которые он источал. Как-то он прислал сообщение на мою страничку. Я открыла.
Можно я вам, Мадам, напишу
Из краев, что зовут одиночеством?
Я у Вас ничего не прошу –
Просто душу излить очень хочется.
Вы не думайте, я не больной –
Просто в жизни повеяло холодом,
И в рутине, что звать суетой,
Ваше фото – сверкнувшее золото…
Мы начали обмениваться письмами. Правда, письма писала я, а он – только посылал стихи, открытки, песни, офигенные букеты.
Он не моет посуду на моей кухне, не носит тяжелую сумку с продуктами с рынка, не платит за газ и электроэнергию.
Но каждый вечер я включаю комп, захожу на почту, ищу письмо от него, Поручика Ржевского.
И читаю слова и рифмы. Радуюсь снопам роз Глория Дэй. Верю, как будто меня не предавали, не перекрывали кран на ноль…
Внутри все за тебя горит,
Я чувствую тебя на расстояньи,
Как дышишь ты,
Когда грустишь…
Переживаю я с тобой в молчании
Всю боль, которую таишь…
Я благодарю, рассказываю о своих делах, о работе над книгой, о презентации сборника, о прямом эфире в программе «Наедине со всеми»… Он – стихи. И розы. И котенка, что машет лапкой…
О нем знаю только, в каком городе живет, да имя – Александр. Так мало! На мои вопросы он не отвечает. Только строки со словами, которые прописывают в душе надежду:
Я возьму тебя нежно за плечи,
В поцелуи одену до пят.
И, лишая тебя дара речи,
Перекрою дорогу назад.
Мне бы только к тебе прикоснуться,
Мне бы только увидеть твой лик…
Мне кажется, что я его почти люблю. Как небо и солнце за свет и тепло. Как раннюю звезду над моей калиткой. Знаю, что она есть, а дотянуться, дотронуться, прижаться не могу… Может, когда-нибудь зимним вечером я сяду за компьютер и наберу на клавиатуре слова:
Ты приезжай ко мне однажды.
И, бросив сумку у дверей,
Останься на ночь… Или даже
На сто и больше январей!
Как мало… Как много человеку нужно для счастья… Ты слышишь, капитан Грэй?..
P.S. Этот рассказ я посвятила своим сверстникам, мальчикам, когда-то встретившим свою Золушку в хрустальных туфельках и в облаке кружев на балу, и девочкам, увидевшим одним розовым утром с берега 16-й станции Большого Фонтана бегущий по волнам белый корабль под парусами…
Как я хочу, чтобы Золушка оправдала ожидания, а морской залив не покрылся льдом…
Не оставляйте любовь на потом!
«Да святится имя твое…»
Наше творчество предназначено для того, чтобы
красота земли, призыв к борьбе за счастье, радость
и свободу, широта человеческих сердец и сила разума
преобладали над тьмой и сверкали, как незаходящее
солнце.
К. Паустовский
Уже и не помню, с какого его рассказа началось наше знакомство… Может, с «Корзины с еловыми шишками»?.. Или с «Времени больших ожиданий»?.. Но точно знаю, что очарованная лиризмом его прозы, я поглощала одно произведение за другим, читая все подряд, включая скучное повествование о строительстве химкомбината «Кара Бугаз».
Когда я приехала на ПМЖ в Одессу, то старалась узнать об этом удивительном городе все. И как же мне помог ее узнавать Константин Георгиевич! Он, прожив более двух лет в Одессе на улице Черноморской, 8, с такой любовью писал о море, о побережье, об этой улице: «Там прибой пахнет раскаленными каменными молами, старыми канатами, чебрецом… и розовыми рыбацкими сетями… Но лучше всего было ошеломившее меня в первое же утро открытие… что все это принадлежит только мне одному»…И вот еще замечательные строки: «Черноморская улица была морским форпостом Одессы. Мимо нее проходили все пароходы, шедшие в порт и уходившие из него. Шум ее садов говорил о разной силе ветра. Мы научились определять ветер по этому шуму, как моряки по шкале Бофорта».
Однажды, бродя по рядам Староконного рынка, я увидела старика, продающего «с асфальта» собрание сочинений Паустовского. В нем не доставало одного тома, но я приобрела это сокровище, не торгуясь. Томики бежевого цвета, изданные в 1958 году, до сих пор храню, не забывая прихватить их с собой при многочисленных переездах.
Повесть «Мещорская сторона» я читала, как гимн природе, таких эпитетов, сравнений я ни у кого не встречала… «Мещора – остаток лесного океана. Мещорские леса величественны, как кафедральные соборы»…
Не удивительно, что, работая в системе областной «Сельхозтехники» в Одессе, я с радостью согласилась поехать на курсы повышения квалификации в Рязань, где надеялась встретиться с Мещорой. Моя мечта сбылась.
В группе, куда меня определили для совершенствования, собрались коллеги со всего Союза: из Ташкента, Кишинева, Ивана-Франковска, Одессы, Воронежа, Новосибирска. К моему удивлению, эти дипломированные инженеры мало знали о Мещоре, о многих писателях. Каждый выходной я им устраивала праздник: сначала мы нашли памятник Сергею Есенину, у которого я почитала им стихи. Вспомнила свое школьное увлечение поэтом тогда, в середине 50-х, когда он был запрещен и не печатался. Маленький сборник его стихов под большим секретом мне дал всего на одну ночь директор школы Федор Полуэктов. Я переписала в чистую тетрадку, что успела, а потом выучила наизусть. «Дай, Джим, на счастье лапу мне», «Никогда я не был на Босфоре», «Ты меня не любишь», «Письмо к матери» и др.
Тем, что сохранилось в памяти с ранней юности, я поделилась со своими временными коллегами.
Потом я их свозила в село Константиново, на родину Есенина, мы нашли «этот дом с голубыми ставнями», посидели на берегу реки.
В очередную пятницу, когда занятия подходили к концу, мне стали поступать записки: «Куда ты нас повезешь в эти выходные?..».
Интригу я сохраняла до того момента, как мы купили билеты и погрузились в т.н. электричку. Сейчас уже не вспомню, до какой станции доехали, может, до Солотчи, может, до другой? Вышли и пошли к лесу.
В тот год стоял удивительный октябрь, настоящая золотая осень без ветров и осадков. Чем дальше мы углублялись в лес, тем больше нас охватывало очарование нетронутой природы и звон… тишины. Ноги утопали в мягком ковре многолетнего мха, лучи солнца пронизывали все лесное пространство, деревья тихо роняли листья медного, солнечного, багряного цветов.
Мы остановились на крошечной поляне, сгребли опавшие листья в огромную кучу, начали прыгать в нее, кувыркаться, фотографировать друг друга, радоваться подобно Маугли, такому нежданному подарку природы.
Потом мы насобирали грибов, вернулись в Рязань, пожарили полную сковороду картошки с грибами и еще долго не расходились… Я рассказывала им, притихшим, о Паустовском, которого открыла для себя. А теперь – и для них.
А ночью я, переполненная впечатлениями и благодарностью Мастеру Паустовскому, Мещоре, этому волшебному октябрю, написала репортаж о нашем путешествии, утром размножила рукописные листики на ксероксе и передала по рядам на первом же занятии. Не забывается такое… Никогда! (Жаль, что я, тогда еще инженер-механик, не подумала о том, чтобы сохранить эту зарисовку и поделиться ею с одесским читателем).
«Встреча» с моим Учителем – Константином Паустовским – произошла совсем не случайно: сменив в 90-е годы профессию и, взяв в руку перо, я абсолютно естественным путем старалась повторить его стиль, особенно, когда речь шла о свидании с природой. Вот небольшой отрывок из моей зарисовки:
«Как здорово, что, благодаря крошечному клочку степной земли на крутом лиманском склоне, я получила возможность приблизиться к небу и земле, весне и лету. Теперь я вижу над своим садом острый серп только что обновленного месяца, когда загаданное желание обязательно сбудется. Меня завораживает покой ночи, очарованной полнолунием. Я успеваю на праздник цветения миндаля и чайной розы, радуюсь огненным каплям созревших вишен в изумрудной листве, изгибу веток, склоненных под тяжестью малиново-туманных яблок.
А степь за моей изгородью!..».
Однажды после моей публикации об осени в городе, позвонил главный редактор газеты «Слово» Сережа Милошевич и говорит: «Я прочел твою зарисовку и после нее стал обращать внимание на планирующий над волной лист, на снежинку, зацепившуюся за ресницу. Где ты берешь такие слова?».
Для меня, дилетанта, оценка опытного журналиста – большая честь. Правда, я не открыла свою тайну: подбирать неистертые фразы, креативные эпитеты я научилась у Константина Паустовского. И еще я поняла с годами, что «писательство – не ремесло и не занятие. Писательство – призвание».
Он научил меня видеть жизнь, явления природы всегда, как в первый раз, открыл секрет огромных возможностей слова, своим творчеством показал, как можно живописать словами, прозой передать поэзию, щедро рассеянную вокруг нас. Это он дал почувствовать шелест морской волны, солнечное тепло на ладони, запах оживающей травы.
Я всегда помню его выражение: «Проза должна быть крылатой». А иначе… Она не дойдет до сердца читателя.
Сегодня, в век Интернета, молодежь мало читает, и не зря приобрела большую популярность песня Константина Меладзе «Лучшие друзья девушек – бриллианты».
Моими друзьями были и остаются книги. Особенно те, которые написал с такой любовью и вдохновением мой Учитель в жизни и литературе Константин Паустовский.
А теперь – о главном. О Любви.
Паустовский был трижды женат. Первый раз на Екатерине Загорской, с которой познакомился в годы Первой мировой войны, когда он служил санитаром. Вторая жена – Валерия Валишевская – Навашина, третья, его большая неземная любовь – Татьяна Арбузова. Их познакомил ее муж, драматург Алексей Арбузов. Константин Георгиевич увидел ее и… влюбился на всю оставшуюся жизнь. Татьяна была настоящей красавицей и очень высоконравственным человеком.
Паустовский забрасывал ее огромными букетами цветов, страдал, но… Предисловие к их роману и признанию длилось 10 лет!
Во время Второй мировой войны он помог ее семье выехать в Алма-Ату. По воспоминаниям дочери Татьяны – Галины – они жили в страшной бедности, однажды мама пошила себе юбку из мешковины и босоножки из фитилей.
Ночь Победы Константин и Татьяна провели вместе на Красной площади. Он писал ей письма, от которых и спустя десятилетия веет нежностью, щемящей тоской и благородством…
«Опять глубокая ночь, я никак не выйду из этих глухих и поздних ночей, опять синеет за окнами рассвет и кажется, что этот рассвет – единственный в мире самый томительный, самый прекрасный, потому что в это столетие, в этот год, в эту ночь и на этом рассвете живете Вы, Таня.
Я благодарен судьбе за то, что из сотен и тысяч лет, когда я мог бы родиться, я живу именно сейчас в одно время с Вами, и мне страшно от мысли, что могло быть иначе, что на протяжении огромных времен я мог бы не встретить Вас…
«Да святится имя твое», – помните?
Ваш, Константин Паустовский».
А когда он понял, что без нее не может жить ни одной минуты, собрал маленький чемодан и приехал в Ялту.
Жили в комнате 15 квадратных метров вместе с дочерью и бабушкой. Здесь же на свет появился их сын Алексей. У Паустовского даже не было письменного стола, писал на подоконнике.
А потом семья переехала в Солотчу, в Мещору. Здесь были созданы его лучшие повести и рассказы, его шедевры.
… «А к вечеру где-нибудь около лесных вод человек садится у костра, и рядом с ним садится тишина», – так мог написать только тот, кто все свои ощущения пропускал через душу…
Стоит ли перечислять все, что написал Константин Паустовский за свою долгую жизнь? Думаю, все это помнят. Скажу только, что он учился в Киевской гимназии, на Лукьяновке написал и опубликовал свои первые рассказы. В Одессу его «занесло» в 20-е, здесь он работал в газете «Моряк», дружил с Ильей Ильфом, Эдуардом Багрицким, Исааком Бабелем, Львом Славиным ...
«Вся моя жизнь – в трех книгах, – писал он. – Это «Повесть о жизни», в которую вошли «Далекие годы», «Беспокойная юность», «Начало неведомого века».
В своем творчестве писатель создал портрет эпохи, составил летопись непростого времени, в котором жил он и мы с вами…
Хочу вспомнить еще один эпизод, связанный с Паустовским. В 70-80-е годы люди много читали, создавали клубы читателей, приглашали в трудовые коллективы писателей, поэтов, чтецов. Помню, у нас часто выступала с рассказами о поэтах Серебряного века очень красивая, артистичная, талантливая Валентина Ковач. Экскурсовод, заслуженный работник культуры Украины, Валя пользовалась большим успехом у слушателей. Мне тоже очень понравилось ее выступление, а вскоре мы подружились. Я не пропускала ни одного ее моно-концерта в Золотом зале Литературного музея. Валя приходила на мои дни рождения и всегда читала наизусть Цветаеву, Ахматову, Пастернака.
Однажды на просьбу что-нибудь продекламировать Валя тихо сказала: «Я хочу сегодня прочесть прозу Паустовского…». И начала рассказ, который все гости, в том числе и мой внук-подросток, слушали, боясь шелохнуться.
Это рассказ о наполеоновском маршале. Легкая седина, шрам на щеке… Он ничего в своей жизни не знал, кроме утомительных переходов и сражений.
Однажды корпус стал на ночлег в маленьком немецком городке. Горы, покрытые снегом, белели в ночи. Буковые леса… И только звезды в небе мерцали среди полного безмолвия.
Маршал остановился в гостинице. Вечером он сел у камина в зале, ему так хотелось тишины перед большой атакой.
Он не услышал, как в зал вошел пожилой человек. Гость погрел руки у огня и представился:
– Баумвейс. Музыкант, тапер.
Через несколько минут Баумвейс попрощался:
– Простите, я ухожу, еду в дом лесничего, где меня ждут. У дочери лесничего, певицы Марии Черни, сегодня день рождения, ей исполнилось 23 года. Она устроила праздник.
Маршал поднялся с кресла.
– Сударь, не будет ли навязчивым, если я с вами проведу эту ночь в доме лесничего?..
Лошади мчались через лес по земле, кованой из серебра.
Внезапно лошади остановились около ручья. Он замерз. Что-то пронеслось в воде под их копытами блестящей струей.
– Форель, – сказал возница.
Подъехали к домику лесничего. Маршал вошел в комнату, освещенную свечами. Здесь находились гости, среди них – несколько нарядных женщин. Одна из них встала. Это была Мария Черни.
– Простите меня за непрошенное вторжение, – произнес маршал. Мария быстро подошла, взглянула ему в глаза… Он поцеловал ей руку. Она дотронулась до щеки маршала, провела пальцем по глубокому шраму…
…Что было дальше? Маршал провел в доме лесничего два дня.
…«Не будем говорить о любви, потому мы до сих пор не знаем, что это такое. Может быть, это густой снег, падающий всю ночь, или зимние ручьи, где плещется форель. Или это смех, и пение, и запах старой смолы перед рассветом, когда догорают свечи и звезды прижимаются к стеклам, чтобы блестеть в глазах. Кто знает? Может быть, это мужские слезы о том, чего некогда ожидало сердце: о нежности, о ласке, несвязном шепоте среди лесных ночей. Может быть, это возвращение детства? Кто знает?..
…И, может быть, наконец, это крик и беспамятство женщины, когда за окном, в дыму факелов, при резких выкриках команды наполеоновские жандармы соскакивают с седел и входят в дом, чтобы арестовать маршала по личному приказу императора…
…Бывают истории, которые промелькнут и исчезнут, как птицы, но навсегда остаются в памяти у людей, ставших невольными их очевидцами…».
… Он умел сказать о любви, как никто. Да так пронзительно, что слезы в глазах, и сердце щемит, не затихая.
Но Паустовский не только мог так проникновенно писать о любви. Он испытал сам и подарил женщине своей жизни такую любовь, по сравнению с которой шекспировские герои бледнеют.
Еще в далекие годы своей молодости я выписывала газету «Литературная Россия». В одном из номеров дочь жены Константина Георгиевича Галина опубликовала письма отчима к своей матери, Татьяне Арбузовой. Я была потрясена его чувствами, тем более, что в те годы не часто можно было прочесть что-нибудь из личной жизни великих.
Во время нескольких переездов на новые квартиры эта газета потерялась, и мне не удавалось найти письма писателя ни в библиотеках, ни в доме-музее Паустовского на улице Черноморской.
А недавно в Интернете я случайно прочла интервью с Галиной Арбузовой. В конце публикации помещены эти драгоценные письма. (Если честно, это они и вдохновили меня написать штрихи к портрету Великого Мастера, нашего современника и необыкновенного Человека).
Константин Георгиевич страдал астмой, а тут еще перенес инфаркт… Из больницы он каждый день посылал своей Тане письмо. Вот несколько выдержек из этой переписки.
«У меня все хорошо. Наша любовь такая, что с ней не может ничего случиться. Я буду жить ради тебя, а ты живи ради меня. Целую».
«Нежность, единственный мой человек, клянусь жизнью, что такой любви не было еще на свете».
«Пишу бессвязно, прости. Но я мужественно буду ждать тебя все время, всю жизнь и здесь, на земле, и там, где нас пока нет».
«С самым удивительным днем нашей жизни – Днем рождения Тани.
…Танюха! Радость моя, прими это неуклюжее послание, оно составлено из алмазных слов и от чистого сердца, но в спешке не отшлифовано».
Когда Константин Георгиевич уже не мог держать в руке ручку, он диктовал письма медсестре. Сохранилось одно из писем, продиктованных им за два месяца до ухода из жизни.
«Когда выйдет собрание сочинений, купите для Тани-мамы маленький домик около ее родного моря – в родном ее городе, и пусть там живет с ней кто-нибудь из настоящих друзей. Не давайте ей отчаиваться – жизнь оборвалась у меня чуточку раньше, чем могла бы, но это пустяк в сравнении с той огромной, неизъяснимой любовью, какая была и навеки останется между нами и никогда не умрет.
Золотое сердце мое, прелесть моя, я не сумел дать тебе ту счастливую жизнь, какой ты заслуживаешь, может быть, одна из тысячи людей. Но Бог дал мне счастье встретить тебя, этим оправдана и моя жизнь, и моя работа – в общем незаметная перед лицом моей любви. Благодаря тебе я был счастлив в этой земной жизни. И поверил в чудо…
Да святится имя твое, Танюша.
14 мая 1968 г.».
Не могу не упомянуть еще об одном очень интересном и невероятном моменте из жизни писателя.
В 1964 году в Москву приезжала на гастроли известная голливудская кинозвезда и певица Марлен Дитрих. Один из ее концертов состоялся в Центральном Доме литератора. Константин Георгиевич Паустовский в это время лежал в больнице после инфаркта. Он очень хотел пойти на встречу с кумиром многих мужчин того времени, но врач категорически запретил. А когда Паустовский сказал, что пойдет, чего бы это ему ни стоило, врач Виктор Коневский произнес: «Тогда я пойду с вами!».
По воспоминаниям очевидцев, присутствовавших на том концерте, в конце выступления Марлен Дитрих на сцену вышел со словами благодарности большой начальник, скорее всего, из КГБ. Он спросил: «Что вы хотите посмотреть в Москве? Кремль, Большой театр, Мавзолей?..». Неожиданно для всех звезда, подруга Ремарка, Хемингуэя, Жана Габена сказала: «Я бы хотела увидеть писателя Паустовского. Это моя мечта много лет».
По залу прокатился шепот: «Паустовский в зале…». И все зрители начали аплодировать, как бы приглашая его на сцену. Он с трудом поднялся по ступенькам в сопровождении врача, подошел к Марлен. Каково же было удивление зала, когда она, одетая в узкое вечернее платье со стразами, стала перед ним на колени. Он поцеловал ей руки. Растроганная публика ответила долгими овациями. «Не зная ни слова по-русски, я ничего лучшего не придумала, как стать перед ним на колени», – пояснила потом актриса.
В своей книге воспоминаний Марлен Дитрих написала: «Когда я прочла его рассказ «Телеграмма», он стал для меня настоящим литературным потрясением… Он лучший из тех писателей, которых я знаю… Я встретила его слишком поздно…». О чем сюжет рассказа, так тронувшего знаменитую гостью? О вечных общечеловеческих ценностях: долге, любви, сопереживании, милосердии… Писатель рассказал о том, как в глухом селе умирала одинокая художница. К ней наведывались соседская девочка да сторож Тихон.
А ее дочь работала в Союзе художников в Санкт-Петербурге. Там она занялась организацией выставки работ одного живописца, обделенного вниманием.
Вернисаж удался, все собрались отметить событие, а тут принесли телеграмму. Анастасия, так звали дочь, засунула ее в карман, а вечером вспомнила. «Катя умирает. Срочно приезжай. Тихон». «Какая Катя?.. – Ах, да, мама…». Побежала на вокзал, достала билет. Приехала…
От матери остался только свежий рыжий холмик… Стала на колени, горько плакала. А потом околицами пробралась на вокзал, чтобы не смотреть в глаза соседям…
…Как жаль, что долгожданная встреча этих двух людей – Марлен Дитрих и Паустовского произошла в то время, когда писатель был серьёзно болен, почти ничего не писал, и мы не узнали об этой удивительной истории от него…
Константин Паустовский умер 14 июля 1968 года. Результатом его «незаметной» работы стали десятки томов повестей, рассказов, пьес, переведенных на французский, немецкий, английский языки. Он был номинирован на Нобелевскую премию в 1965 году, но под напором советских функционеров нобелевский комитет премию отдал М. Шолохову.
И неудивительно: ему чудом удалось ни в одном своем произведении не упомянуть Сталина и остаться на свободе!
Константин Паустовский похоронен в Тарусе, на Старом кладбище. На его могиле – простой православный крест и камень-валун.
В Одессе есть улица, носящая его имя, есть музей-квартира на улице Черноморской, где он жил два года. 31 мая, в день рождения писателя, в Золотом зале Литературного музея вручается премия победителям конкурса его имени.
В своей повести «Золотая роза» писатель сказал: «Хорошо может видеть людей и землю только тот, кто их любит».
Он любил землю, лесное озеро и травинку, рассвет и жемчужный туман… Он любил людей, своих героев, женщину своей мечты. И сумел рассказать нам обо всем этом так, что и мы их полюбили…
30 марта 2018 г.
Место встречи – Долина Роз
Когда наступает время цветения роз и на Соборке вспыхивают огненным цветом букеты из упругих бутонов сорта «Супер Стар», у меня снова ноет обожженное тем давним летом сердце, и в памяти оживают кадры: Кисловодск... Курортный сезон... Долина Роз...
Я не была в отпуске несколько лет, а когда в профкоме предложили путевки на выбор, однозначно остановилась на Кисловодске. В первые дни не успевала восхищаться прохладой хрустального горного воздуха, красотой Стеклянной струи, бережно хранимыми атрибутами пребывания здесь Михаила Лермонтова и других знаменитостей.
Но куда бы ни шла, где бы ни останавливалась, подняв глаза, я неизменно встречалась взглядом с рыжеволосым мужчиной, очень похожим на киноактера Георгия Жженова. Стройная, даже, пожалуй, худощавая фигура, глубоко посаженные темно-синие глаза, выражение вселенской печали во взоре...
Пить нарзан в бювет я приходила рано, до завтрака, чтобы потом поспеть на процедуры, съездить на экскурсии в Пятигорск и Железноводск. Но, видно, Жженов приходил туда еще раньше. Однажды, торопясь, уронила свой фарфоровый «поильник», который разлетелся на десяток кобальтовых осколков.
– У меня есть запасной, не огорчайтесь, – успокоил Жженов, оказавшийся рядом, и протянул белый сосуд с золотой надписью.
Разговор «заструился», как будто мы были давно знакомы. Вопрос – ответ. Зовут? Дмитрий. Откуда? Из Коростеня, под Киевом. Был ли в Одессе? Довольно часто, по долгу службы. Рассказал, как 26 апреля 1986 года в выходной он с друзьями рыбачил на Припяти, и их всех милиция увезла в Чернобыль на ликвидацию пожара. Там пришлось задержаться.
– Вы были в Долине Роз? – спросил неожиданно Дмитрий.
– Даже не слышала!
– Я покажу вам ее. Сказка!
– Я не верю в сказки, – произнесла я слова, о которых пришлось пожалеть.
Солнце еще не успело осветить город, камни дорожек «дышали» влагой и прохладой, когда он постучал в мое окно: «Пора»...
Каменистыми террасами, тропинками, едва заметными меж мощных корней вековых сосен, мы поднимались в горы.
– Все, больше не могу, – взмолилась я.
– Возьмем высоту со второго захода, – согласился мой проводник. И мы вернулись.
Взяли высоту на третье утро.
Знала бы я, что панорама, открывшаяся мне, сравнима разве что с чудом! В долине, окаймленной старыми липами и дубами, цвели сотни, тысячи роз различных сортов и селекций. Алые, как восток, снежно-белые, как крыло чайки, темно-вишневые, как выдержанный «Кагор»... А названия! Над поляной стоял неповторимый терпковатый аромат, который хотелось вдыхать вечно. И молчать.
– Я хочу показать тебе еще кое-что, – проговорил Дмитрий загадочным шепотом и повел меня за руку.
За мохнатыми смереками, раскинувшими колючие лапы с изящными шишечками, скрывалась крошечная лужайка. Казалось, она горела яркими языками пламени – такое впечатление создавали кусты, усеянные коралловыми розами сорта «Супер Стар». Может, это опытная делянка, может, кто-то спрятал ее подальше от чужих глаз?.. Кто знает? Но один раз увидев, забыть уже невозможно.
Спускались молча, переполненные впечатлениями.
Так сложилось, что больше мы не смогли вдвоем сходить в Долину Роз, но каждое утро, просыпаясь, я находила на подоконнике яркий огонек едва распустившегося бутона, попадавшего ко мне через форточку.
Дмитрий сопровождал меня на лечебную гимнастику, на ванны, массаж, терпеливо ждал на скамеечке.
– А когда ты проходишь процедуры? – спросила я удивленно.
– Мне ничего не прописали... Воздух, прогулки, положительные эмоции.
До конца отдыха оставалась неделя, и Дмитрий попросил меня сходить с ним на консультацию к кардиологу. Старый опытный врач долго изучал кардио- и эхограммы, смотрел анализы, слушал, стучал. Что-то прописал и попросил меня задержаться. «Вашему мужу осталось жить не более года, – произнес он приговор. – Он получил большую дозу облучения в Чернобыле, сердце ведет себя непредсказуемо. Будьте готовы к худшему... В любую минуту».
Так вот почему ему не позволяли даже ванны принимать!
Прощались долго и трогательно.
– Я скоро приеду в Одессу, – пообещал Дмитрий.
А у меня не выходили из головы слова седого доктора: «В любую минуту...».
В Одесском аэропорту, едва спрыгнув на землю из автобуса, Дмитрий побежал мне навстречу и, открыв дипломат, высыпал к ногам сноп кораллово-огненных роз «Супер Стар».
– Не забыла? – спросил с легкой тревогой в голосе.
Мы побродили по осеннему городу, прошлись по Приморскому бульвару, спустились к морвокзалу.
В сгустившихся ранних сумерках поверхность моря казалась плотным металлическим листом, по которому можно добежать до Воронцовского маяка. Если бы можно было пожить ему среди волн, окунаться каждое утро в сине-зеленую пучину и плыть, плыть навстречу проснувшемуся солнцу долго-долго, пока соленая вода не отберет на себя невидимую смертоносную радиацию, проникшую в каждую клетку, разъевшую сердце, включившую отсчет земных дней...
– Если доживем, следующим летом я назначаю тебе свидание в Долине Роз, – вывели меня из глубокого раздумья слова Димы. – Но если вдруг перестанут приходить письма, это значит... Одним словом, не подумай, что кончилась любовь.
...Год истекал в сентябре, письма я перестала получать после Нового года. Скорее всего, прогноз старого доктора оправдался. Плохие прогнозы всегда сбываются... Но каждый год, лишь только наступает сезон цветения роз, я иду в цветочный ряд, выбираю несколько пламенеющих бутонов... Кисловодск... Долина роз... «Не забудь!..».